Неоднократный чемпион СССР; двукратный чемпион Европы и Олимпийских игр
БЕЗ СТРАХА И УПРЕКА

Когда в конце сороковых годов Боря Лагутин появился в знаменитом боксерском зале дворца «Крылья Советов» на Ленинградском проспекте, работавший там тренером В. Тренин, окинув скептическим взглядом стоявшего перед ним худого высокого парнишку с тонкими длинными руками, без особого радушия бросил: «Ладно, вставай в строй». Борис встал и… уже очень скоро тренер взглянул на него совсем другими глазами.

«Да,— вспоминал сам Тренин,— Борис пришел этаким гадким утенком. Он выглядел сутулым, нескладным, худым подростком. Не скрою, впечатления при знакомстве он не произвел. Однако через пару недель я обратил внимание на азарт в его глазах и большое желание овладеть разными приемами. Ему не нужно было объяснять почти ничего дважды. Все установки схватывал, что называется, на лету. И конечно, ему помогало прогрессировать трудолюбие. Дебют Лагутина оказался впечатляющим — двенадцать побед подряд». Но вряд ли даже тогда Тренин мог представить себе, что судьба подарила ему встречу с человеком, который станет третьим боксером в мире, который выиграет две золотые Олимпийские медали и чье имя будет вписано золотыми буквами в историю не только советского, но и мирового любительского бокса.

Борис Николаевич Лагутин родился 24 июня 1938 года на Красной Пресне в семье рабочего. Его детство мало чем отличалось от детства всего довоенного поколения. Тот же двор, те же игры, та же Москва-река и те же самые нехитрые забавы. Но уже тогда Борис всегда старался везде быть первым: больше всех отжаться от пола, глубже всех нырнуть и дальше заплыть, а когда он жил в деревне,— быстрее всех проскакать на коне. И конечно, он до самозабвения играл во дворе в футбол и хоккей. В бокс он попал случайно: как-то с приятелем они остановились у объявления, приглашавшего всех желающих в боксерскую секцию, и после недолгих колебаний отправились в боксерский зал. А когда о его неожиданном для всех увлечении узнали его родственники и знакомые, их удивлению не было предела. Уж кто-кто, а Борис с его мягким и застенчивым характером никак не подходил для такого сурового вида спорта, как бокс, где робким и слабым делать нечего. И все-таки он пошел в него. Впрочем, чему удивляться? Какой мальчишка не хотел стать сильным и смелым и походить на словно вылитых из бронзы, таких уверенных в себе чемпионов, которых Борис видел на параде участников Первой Спартакиады народов СССР в недавно построенных Лужниках. Борис загорелся желанием стать таким же, как они, но первые тренировки особой радости ему не принесли, показались нудными.

Однако все сразу изменилось, как только он попал к Тренину, который так и остался его первым и последним тренером. Нет, нельзя сказать, чтобы Борис с самого начала стал как-то выделяться среди своих одноклубников, хотя тренер заметил в нем нечто обнадеживающее. С техникой у него было все в порядке, но тренеру казалось, что его характер недостаточно жесток для боксера.

Моментом истины как для Тренина, так и для его воспитанника стало первенство Москвы 1957 года, на котором юноша в первом же бою попал на одного из лучших средневесов страны Виктора Меднова, принимавшего участие в Олимпийских играх в Хельсинки. К радости Тренина, Борис не дрогнул, проявив, наконец, то, что тренер так хотел в нем увидеть: умение держаться на ринге и, вопреки врожденному мягкосердечию, столь необходимую в боксе силу духа. А когда в следующем году Борис в тяжелейшем бою победил чемпиона страны Юрия Громова, всем стало окончательно ясно: в советском боксе появился еще один незаурядный мастер. Так что когда встал вопрос о том, кто поедет на Олимпийские игры в Рим, все специалисты были единодушны: Лагутин и только Лагутин!

Два законченных им досрочно боя вселили надежду в сердца тренеров и самого Бориса. Однако полуфинал с будущим чемпионом Игр американцем Мак-Клюром сложился для него неудачно. Чувствовавший себя в ближнем бою как рыба в воде, американец все время шел вперед, и Борис, как ни старался, не сумел удержать его на дистанции. И хотя бой, в котором боксеры выиграли по раунду, в целом был равным, судьи отдали победу Мак-Клюру. Конечно, Борис был расстроен, и напрасно утешали его товарищи по команде и тренеры: ссылки на то, что «русских засуживают», служили для него слабым утешением. Хотя, конечно, и бронзовая медаль для боксера, впервые выступавшего на таких соревнованиях, была далеко не самых худшим вариантом.

Из случившегося с ним в Риме Борис сделал два очень важных для себя вывода: он обязан учиться держать дистанцию и выигрывать так, чтобы даже у самых предвзятых судей не было поводов сомневаться в его победе на следующих Олимпийских играх! Вернувшись в Москву, он стал тренироваться как одержимый: часами работал на лапах, мешках и грушах, шлифуя свою и без того высочайшую технику, а потом боксировал по двенадцать-пятнадцать раундов с разными парнерами, начиная от «мухачей» и кончая «тяжами». Отработав «задание», он проводил свободный бой, в котором дрался уже по-настоящему.

Но даже здесь он оставался верным себе и постоянно сдерживал все возраставшую мощь своих практически невидимых для соперников ударов, не желая травмировать заметно уступавших ему в мастерстве партнеров. Закончив бой, он не спешил в душ и качался с гантелями, а затем проводил бой с тенью! Да, это была жестокая школа, но именно она сделал Бориса тем самым Лагутиным, которого все знали. И вскоре среди встречавшихся с ним практически не осталось такого боксера, который мог бы навязать ему свою манеру ведения боя.

Но прежде чем поехать в Токио, ему пришлось выступить на двух чемпионатах Европы: в Белграде и Москве. В первом бою на белградском ринге он встретился с любимцем хозяев чемпионата Томичем и, несмотря на отчаянное сопротивление решившего нокаутировать его югослава, постоянно держал его на дистанции. Его не вывел из равновесия даже страшный удар по затылку, нанесенный ему совершенно сознательно Томичем, который стремился любой ценой одолеть Лагутина. Он не кинулся мстить своему сопернику и в третьем раунде показал все, на что был способен.

Не было ему равных и в Москве, где его признали самым элегантным боксером мира, и многим уже начинало казаться, что в ближайшие годы он так и не встретит достойного соперника. И каково же было удивление специалистов, когда его место в сборной занял московский армеец Виктор Агеев. Конечно, теперь, по прошествии стольких лет, понятно, почему было сделано так, а не иначе — Агеев был одним из самых выдающихся советских боксеров и, если бы не его столь драматично сложившаяся жизнь, он выиграл бы все мировое золото. Борис прекрасно понимал, какого грозного соперника обрел в лице Агеева, но он не был бы самим собой, если бы сдался. Победить блестящего Агеева на чемпионате СССР в Хабаровске означало не только получить путевку в Токио, но и снова стать сильнейшим боксером-любителем в своем весе. Он победил его в тяжелейшем бою и, понимая, что утешать убитого поражением Агеева бессмысленно, сказал: «В Мехико поедешь ты!» Вряд ли это было сказано неискренне. Сам великолепный боксер, Лагутин не мог не понимать, что Агеев уже тогда был достоин звания олимпийского чемпиона и никого, кроме него, на своем месте в сборной не видел. Да и сам Виктор Петрович очень высоко ценил Лагутина и по сей день сохранил с ним прекрасные отношения.

«У него,— вспоминал он,— был весьма своеобразный стиль. Приноровиться к нему было очень не просто из-за неподражаемого «тягучего» удара правой. Вдобавок он умудрялся менять направление удара в момент его нанесения. Добавьте сюда универсальность Лагутина, которая выражалась в его умении менять темп боя по желанию, разнообразный атакующий арсенал, и вы поймете, как тяжело было ему противостоять. При этом Борис отличался удивительной человечностью. Помню случай, когда я, заболев на сборе в Баковке, не мог отправиться на турнир вместе с командой. Перед отъездом ко мне зашел Лагутин и, чтобы я не скучал, оставил радиоприемник. Таким же бескорыстным человеком, совершенно не думающим о личной выгоде, он остается до сегодняшнего дня, и я счастлив, что такая яркая спортивная звезда освещает именно боксерский ринг!»

Да, это были два самых наших великих боксера в своей весовой категории, и все споры о том, кто из них сильнее, просто-напросто бессмысленны. Когда они встречались друг с другом, ни о каком-то превосходстве в мастерстве не могло быть и речи, бой шел только на результат. Несмотря на ожесточенное соперничество, они и по сей день остаются хорошими друзьями, и далеко не случайно, навестив приболевшего Агеева в кардиологической клинике, Лагутин очень мягко попросил лечащего врача: «Будьте, пожалуйста, повнимательнее к нему! Ведь это самая настоящая легенда».

Но в Токио тогда все же поехал оказавшийся на тот момент сильнее Лагутин, избранный капитаном команды, и, конечно, этот выбор не был случайным — вряд ли в сборной нашелся бы другой человек, обладавший таким авторитетом и при этом такой добросердечный и общительный. Как вспоминали позже его товарищи, поистине отеческая забота их капитана о дебютантах советской сборной была просто трогательна.

На токийском ринге Борис выступил довольно легко, насколько, конечно, слово «легко» применимо к олимпийскому турниру. И все же это было так. Дело в том, что Борис значительно превосходил всех своих соперников, и по-настоящему ему пришлось поработать лишь в финале, где он встречался с французом Гонзалесом. Кстати, этот боксер до финала заявил на весь мир, что после победы над Лагутиным перейдет в профессионалы. И он действительно перешел в профессионалы, хотя у Лагутина так и не выиграл, несмотря на свою довольно жестокую манеру ведения боя. Но даже из поражения он умудрился сделать себе рекламу, сразу же превратившись в «прекрасного боксера, проигравшего великому Лагутину!»

В Токио Лагутин проявил себя не только как прекрасный боксер, но и как истинный рыцарь без страха и упрека. Побывавший в нокдауне малоизвестный аргентинец Хирино начал применять недозволенные приемы, и когда судья дисквалифицировал его за неспортивное поведение, разъяренный боксер кинулся на него с кулаками. И тогда на защиту рефери встал Лагутин. Конечно, он мог бы без особого труда нокаутировать зарвавшегося аргентинца, но, показав себя и здесь истинным джентльменом, ограничился тем, что подставлял под довольно мощные удары аргентинца свои перчатки, демонстрируя одновременно и блестящую защиту.

После победы на Олимпийских играх Борис начал подумывать о том, не пора ли ему оставить большой спорт. К тому времени он уже был студентом биологического факультета МГУ, учеба ему нравилась, и он собирался посвятить себя науке. Тренировался он мало, но как только сборная снова позвала его в свои ряды, он отложил книги и, несмотря на месяц напряженной экзаменационной сессии и жестокий двухнедельный грипп, вышел на московский ринг. И хотя он выиграл тот бой по очкам у молодого, отчаянно размахивавшего кулаками парня, Федерация бокса отменила решение судей, поскольку великий Лагутин не имел права на такие неубедительные победы! И вот тогда-то задетый за живое Борис заявил: «Не могу уйти побежденным!»

Он снова впрягся в тяжелейшие тренировки и летом шестьдесят седьмого года вернул себе принадлежавшее Агееву звание чемпиона страны, выиграв у него по очкам. И все же в Мехико поехал бы лучше подготовленный Агеев, если бы проводы на предолимпийский сбор в известном московском кафе «Лира» не закончились трагически для Виктора Агеева и всего любительского бокса и он, вместо Мехико, не отправился бы совсем в другом направлении. На этот раз многие были против кандидатуры находившегося не в самой лучшей форме Лагутина, но он все-таки поехал Мехико. Те, кто голосовал за него, не сомневались: Борис не подведет.

Он не подвел и в первом же своем бою послал испанца Фахардо в нокаут, а затем, несмотря на постоянную нехватку воздуха, одержал еще три победы. Финал в первом среднем весе ожидался с особым нетерпением: «великому Лагутину» противостоял молодой и очень сильный кубинец Гарбей. И поначалу он оправдывал выданные ему авансы, тесня Бориса по всему рингу и нанося ему огромное количество жестких ударов. Лагутина не смутили отчаянные атаки кубинца — после одной из них Гарбей оказался на полу, и только гонг спас его от неминуемого нокаута. За минуту перерыва кубинец сумел прийти в себя и, словно и не было потрясшего его удара, снова пошел на Бориса с открытым забралом. Впрочем, чему удивляться? Кубинец был моложе Лагутина на целых десять лет и горел страстным желанием стать олимпийским чемпионом.

Во втором раунде Лагутин только сдерживал Гарбея, и чего это ему стоило, знал лишь он один. Но в третьем, когда надо было драться уже через «не могу», он заработал так, словно скинул со своих плеч по крайней мере пять лет. Гарбей пропустил несколько сильных ударов и, уже понимая, что ввязался в беспримерный в его практике бой, начал остывать. Финальный гонг застал Бориса в атаке, все пятеро судей отдали ему победу, и первым его поздравил великий Валерий Попенченко, который вел телевизионные репортажи из Мехико.

После своей второй победы на Олимпийских играх Лагутин ушел из большого спорта и стал работать в ЦК ВЛКСМ, продолжая демонстрировать великолепную выдержку и уважительное отношение ко всем, с кем сталкивала его судьба.

«Борис Лагутин,— говорил о нем по случаю шестидесятилетия великого боксера многолетний председатель федерации бокса страны и президент Федерации бокса России летчик-космонавт Павел Попович, - для меня всегда останется примером благородства в спорте. Его тактичность, коммуникабельность, умение находить правильный выход из любой ситуации не раз выручали нашу боксерскую дружину. Верой и правдой Борис Николаевич продолжал служить отечественному боксу и после расставания с рингом работал в аппарате ЦК ВЛКСМ и в президиуме Всесоюзной федерации бокса. Знаю, что он никогда не отказывал в просьбах встретиться с молодежью. Сам не раз видел, как мальчишки замирают от восторга, когда на детских турнирах в зале появляется Лагутин. После соревнований он терпеливо отвечает на все вопросы, «раскладывает по полочкам» по просьбе ребят тот или иной бой. В общем, ведет себя с ними на равных. Неудивительно, что подростки отвечают ему взаимностью и всегда рады новой встрече с нашим самым титулованным боксером».

Как говорят, в школьные годы у Бориса Лагутина висели в комнате три рукописных плаката. На одном из них было написано: «Труд создал человека», на другом - «Вечно надеяться и никогда не сдаваться», на третьем всего лишь одно короткое, но такое емкое слово «Надо!» И, как утверждают знающие Бориса Николаевича люди, он и поныне руководствуется этими принципами, сделавшими его тем самым Лагутиным, которым на протяжении стольких лет восхищался весь спортивный мир. И это не дежурные слова, ведь, согласитесь, не многие рискнут своей собственной жизнью, спасая тонущих людей, как в свое время это сделал Борис Николаевич Лагутин.